И вновь Франклин оказался в окружении близких, что он находил весьма приятным: рядом с ним дочь и ее муж, двое их детей (шестилетний Бенни и двухлетний Уильям), Темпл и наконец Джейн Миком, его единственная оставшаяся в живых сводная сестра. Ни в одном из писем того времени, которыми мы располагаем, имя Деборы не упоминается; казалось, жизнь на Маркет-стрит протекала без нее.

Теперь Франклин был в состоянии в прямом и в переносном смысле закрыть счета в отношениях с параллельной лондонской семьей.

Он выслал миссис Стивенсон тысячу фунтов в счет погашения своей задолженности по квартирной плате и настоятельно порекомендовал вложить эти деньги в покупку земли, а не в ценные бумаги. «Британия начала с нами войну, которая, как я понимаю, вряд ли закончится быстро, — писал он, — весьма вероятно, что бумаги быстро упадут в цене».

Что касается миссис Стивенсон, то она впала в «плохое настроение», тоскуя о нем. «Без воодушевляющей надежды провести остаток жизни вместе с вами, — писала Франклину ее подруга, — она будет очень несчастна». Отвечая на письмо, Франклин в своей жизнерадостной манере снова предложил заключить брак, но на этот раз между своим внуком Бенни и дочерью Полли Стивенсон Элизабет Хьюсон[364].

Франклин служил своей стране, двигавшейся по пути революции, в ролях, приличествующих человеку его возраста: дипломата, заслуженного государственного деятеля, мудреца и погруженного в дремоту делегата. Но он по-прежнему имел склонность и талант к «ручному» управлению, к организации и к практической реализации намеченного.

Он был очевидной кандидатурой на пост главы комиссии по замене британской почтовой системы и затем, в июле, стал новым американским почтовым министром. Эта работа приносила неплохой доход в тысячу фунтов в год, но патриотизм Франклина пересилил его экономность: он стал перечислять заработную плату на лечение раненых солдат. «У нас люди могут быть столь же старательны в стремлении к общему благу, как у вас в стремлении зарабатывать тысячи в год, — писал он Пристли. — В этом состоит различие между некоррумпированными новыми государствами и коррумпированными старыми». Однако его приверженность непотизму оставалась неизменной: Ричард Бейч получил в новой системе должность финансового ревизора.

Франклин также отвечал за создание системы обращения бумажных денег, что было одним из его давних увлечений. Как обычно, он с головой погрузился в детали. Используя ботанические знания о структуре прожилок листьев различных деревьев, сам создал рисунки для банкнот, чтобы максимально затруднить их подделку. И вновь Бейч получил протекцию: оказался одним из тех, кого Франклин выбрал для контроля за процессом печатания новых купюр.

Помимо этих назначений, Франклин также руководил процессом сбора свинца для отливки пуль, занимался поиском способов производства ружейного пороха и возглавлял работу комиссий по установлению отношений с индейцами и стимулированию торговли с врагами Британии. Кроме того, он стал главой комитета самообороны Пенсильвании. В этой должности наблюдал за строительством системы секретных подводных заграждений, призванных предотвратить проникновение военных кораблей неприятеля в акваторию реки Делавэр. Он составлял подробные предложения, изобилующие историческими ссылками, об использовании солдатами пик и даже луков и стрел (подобные предложениям, сделанным в 1755 году, использовать собак) в целях компенсации нехватки пороха в колониях.

Идея использования стрел могла бы показаться экстравагантной, но он обосновывал ее в письме, направленном в Нью-Йорк генералу Чарльзу Ли. Вот какие аргументы он, в частности, приводил: «Человек может стрелять из лука точно так же, как из обычного мушкета. Он может выпустить четыре стрелы за то же время, которое требуется, чтобы зарядить мушкет и выпустить одну пулю. Полет стрелы, видимый человеческому глазу, устрашает врагов и отвлекает их внимание от выполнения боевых задач. Человек в результате попадания стрелы в любую часть тела выведен из строя до тех пор, пока стрела не будет извлечена»[365].

С учетом возраста и физической немощи Франклина можно было бы ожидать, что он станет использовать свой опыт, пребывая в комфортных условиях в Филадельфии. Но среди его качеств была постоянная готовность или даже страстное желание участвовать не в абстрактном теоретизировании, а в практических делах любого рода. К тому же путешествия, как и в молодые годы, поднимали его жизненный тонус. Так, он совершил поездки по поручению Конгресса в октябре 1775 и в марте 1776 года.

Октябрьская поездка стала ответом на обращение генерала Вашингтона, принявшего командование разношерстным народным ополчением Массачусетса и старавшегося превратить его, как и прибывавших к нему жителей глухих окраин колоний, в ядро боеспособной континентальной армии. При плохом воинском снаряжении и падающем боевом духе было непонятно, сможет ли он сохранить свое войско в течение зимы. Поэтому Конгресс назначил комиссию для наблюдения за ситуацией, и хотя этим практически ограничивались все ее полномочия, Франклин согласился ее возглавить.

Накануне отъезда он написал письма двум британским друзьям, чтобы обратить их внимание на решимость американцев добиться победы. «Теша себя надеждой подчинить нас, вы не понимаете ни наших людей, ни нашей страны», — объяснял он Дэвиду Хартли. В письме к Джозефу Пристли он привел несколько математических выкладок, чтобы над ними мог поразмышлять один из их общих друзей: «Британия, израсходовав три миллиона, убила в этой кампании 150 янки, то есть потратила 20 000 фунтов на каждого убитого. За то же время в Америке родилось 60 000 детей. На основе этих данных его математический ум легко может рассчитать время и количество денег, которые нужно потратить, чтобы уничтожить всех нас»[366].

Франклин и два других члена комиссии встречались с генералом Вашингтоном в Кембридже в течение недели. Дисциплина войск представляла большую проблему, и Франклин приступил к ее разрешению в своей обычной тщательной манере, разрабатывая (как он делал это двадцатью годами ранее для ополчения Пенсильвании) невероятно подробные методики и процедуры. Например, перечень предписываемых наказаний предусматривал от двадцати до тридцати девяти ударов плетью для часовых, заснувших на посту, штраф в размере месячного жалованья для офицера, отсутствующего в своей части без официального разрешения, семидневное пребывание в тюрьме на хлебе и воде для рядовых, отсутствующих без увольнительной, и смертную казнь для бунтовщиков. Пищевой рацион для каждого военнослужащего определялся с той же тщательностью: фунт мяса или соленой рыбы в день, фунт хлеба, пинта молока, кварта пива или сидра и так далее, вплоть до количества мыла и свечей[367].